Занимательная геометрия (СИ) - Страница 98

Он почти рычал, от этой дурацкой заминки… И Викины руки мешали, хоть она и пробовала помогать…

Наконец, проклятая ткань была сдернута, с обоих, вместе с бельем… Полетела на пол, к куче таких же смятых и сброшенных вещей… Он вжался в неё всем телом и замер, привыкая, вспоминая, впитывая, предвкушая… Сейчас, зная, что она никуда не денется, хотелось не торопиться, а смаковать — каждый миг, каждую секунду, каждый вдох, наполненный ароматом её горячего тела, дрожащего от возбуждения… Вика нетерпеливо вдавливала пальцы в его кожу, ловила губами губы, подгоняла, спешила… А он не спешил… С какой‑то медлительностью, на грани истязания, захватил ладонью её затылок, другую пропустил под поясницу, тоже зафиксировал, принялся ртом исследовать кожу… упиваясь вкусом, жаром, дрожью, звуками… тем, как она металась, вышептывая какие‑то просьбы, настаивая… Сознание плыло и раскачивалось от возбуждения, в ритме, который неосознанно задавала девушка своими движениями…

Опомнился, лишь когда плечо прикусили острые зубки, с одуряюще — сладкой болью… Ответил тем же — легко, и нежно, на шее, где‑то под ушком, одновременно с первым толчком… Зарылся лицом в её волосы, слушая, как задохнулась, как вновь задышала, сбиваясь, коротко и рвано, как вновь шептала что‑то, невнятно — умоляющее… Потом кричала, и он, кажется, не всегда молчал…

Так сходят с ума и теряются, оставаясь в другой реальности, не желая вернуться назад… Так он боялся оторваться, отпустить, перестать дышать в одном ритме с нею… Наверстывал упущенное и впрок набирался — её жадности, сладости, горьковатой нежности… И она не отпускала, не давала сделать ни лишнего вдоха, ни выдоха — только с нею, только в неё… И плевать уже было, кто сейчас главный, а кто поддающийся, кто ведет эту партию, а кто — ведомый… Сладкая девочка разучилась стесняться, и требовала, и отдавала, и брала… все, чем мог сейчас с ней поделиться…

Изнуренные, иссушенные до дна, на время застыли, все так же крепко сжимая друг друга, даже в беспамятстве не желая расстаться…

— Вик… ты вся мокрая… что‑то накинуть нужно… — Первое, что пришло в голову и что смог сказать. Хриплым, не свои голосом. — Простынешь…

Она лишь кивнула головой, прижатой к его плечу, почти неощутимо… Прижалась крепче, затихла, лишь пальчики что‑то невесомо выписывали на его спине…

Накинул на неё свою куртку, укрывшую почти целиком, подтянул босые ступни повыше… Он мог бы сидеть здесь, вот так, с притихшей Викой на коленях, очень долго. Вообще, никогда не вставал бы…

— Малыш, я так хочу, чтобы все это происходило в моей постели. И чтобы ты в ней спала, каждую ночь… И просыпалась рядом…

Она лишь вздохнула глубже, не отвечая ни словом… И руки крепче сжались на его поясе… Он и не ждал ответа. Что она могла сказать? Только тем, что была с ним, здесь и сейчас, Вика очень многое доказала…

— Денис… — Тихий, хрипловатый голос… Такой родной, до спазмов в горле… — Не нужно. Не трави душу. Все хорошо будет.

Он внезапно разозлился. На себя, на эту ситуацию, на всю свою грёбаную, какую‑то покалеченную жизнь… Хотел бы и на Вику, за эту её покорность судьбе… Но не мог, на неё никак не мог злиться…

— Да как ты не понимаешь, что это неправильно все? В моей квартире, моей, честно заработанной, сейчас сидит наглая и борзая баба, которая, по несчастью, оказалась матерью моего племянника. И на что‑то надеется, требует, предъявляет… А мы с тобой, как несовершеннолетние, должны прятаться на заднем сиденье машины! Б…, мне просто стыдно, Вик! Со мной такого даже в юности не было! А теперь… перед тобой стыдно, понимаешь?

— Денис, не придумывай. За что? Передо мной‑то — чем ты сейчас виноват? Ты же все объяснил, я это приняла. Какие проблемы?

Она подняла голову, чтобы все это высказать, глядя на него блестящими глазами, сейчас — практически черными, непрозрачными…Дэн залюбовался, против воли…

— Думаешь, я не знаю, что ты видела этот балаган, каждый вечер?

Тяжелый вздох — ответом. Потом тихое:

— Не хочу вспоминать. Слишком…

— Я знаю. Я над тобой измываюсь все это время, а ты молчишь и прощаешь…

— Придет время, и я обязательно тебе отомщу. Обещаю. Когда ты будешь мой, целиком, я над тобой всласть поизмываюсь. А пока набираюсь впечатлений. — Он напрягся, на первой фразе, а потом понял, по движению губ на его коже, по интонации, — она улыбалась. Шутила, женщина — загадка… — Так тебе легче будет?

— Могла бы поинтересоваться, для приличия… Я уж подумал, что тебе без разницы…

— Знаешь, Денис, в чем сложность? — Теперь уже Вика выпрямила спину, почти откинулась назад, но его сжатые руки не позволили, прижали обратно. — Ты сейчас можешь рассказывать мне все, что угодно. А я могу верить или не верить. Фактов нет, лишь твои слова. Так зачем мне узнавать лишние подробности? Чтобы все больше и больше сомневаться? Перемалывать их постоянно, сопоставлять, искать нестыковки? Я и так по ночам не сплю…

— Вика… Маленькая… Ну, прости меня… Втянул, дурак, ни о чем не думая. Лучше бы оставил тебя сразу в покое…

Он не сразу понял, что произнес что‑то лишнее… Не так сказал, или его не так поняли… Только что держал в руках горячее, мягкое, нежное тело, податливо льнущее к рукам, и вот — осколок мраморной статуи. Все такой же горячий, как ни странно, однако — застывший в неподвижности, будто неживой. Обожгло укором в огромных глазах. Распахнутых в… недоумении? Обиде? Боли?

— Значит, так… — Вика заерзала на коленях, пробуя отстраниться, но это было сложно: он все так же крепко держал, судорожно подыскивая слова, чтобы загладить вылетевший из его рта бред. — Значит, зря все это было… Жалеешь…