Занимательная геометрия (СИ) - Страница 97

Вика, до того затихшая, вновь встрепенулась.

— Почему?

— Так у нее же, что ни день, то скандал. С воплями, истериками, слезами… То меня обвиняет, то себя, то брата. А пацан ее слушает, не понимает, но тоже истерит. Хочется выставить её, к хренам, на улицу, а мальчишку у себя оставить. Приходится молчать и не спорить, чтобы нас обоих не доводила.

— Совсем все плохо?

Он усмехнулся:

— Когда молчит — терпимо. Я б её доктору, конечно, показал… Чтобы нервишки полечила…

— А если вылечит? В смысле, если она, вдруг, начнет вести себя нормально?

— Я буду рад и спокоен за парня. А так, вообще, подумываю родителей поднапрячь. Пусть ведут её к нужному доктору и проверят мозги. Может, ей ребенка, вообще, нельзя доверять. С такими‑то закидонами…

— Что, неужели, так плохо все? Может, она с непривычки так себя ведет? Или пытается тебя убедить в чем‑то?

— Да бес её знает, Вика. Мне сложно судить. Но то, что я вижу, меня раздражает и расстраивает. Хотя… Если бы была проблема, предки давно бы уже занялись…

— Они так плотно общаются?

— А что им еще осталось? Ромки нет, я — далеко. Одна надежда и радость — мелкий. Так‑то, сейчас могу понять, почему они так привязались… Другого не пойму — на хрена они в мою жизнь до сих пор лезут? Ведь тогда же все порешали. Они свой выбор сделали, что теперь угомониться не могут?

— Ну, наверное, надеются, что когда‑нибудь и ты к ним вернешься. Думаешь, просто им пережить?

— Вик, а мне — легко? Мне — просто? Тогда… — он явно проглотил ругательство. — Практически на хрен меня послали, с претензиями, и теперь…

Вика слушала, не перебивая. Только изредка бросала взгляд — снизу- вверх, показывая, что она здесь, с ним, и что ей интересно все это слышать.

— Я, похоже, зря ляпнул матери, что пора прекращать этот фарс… Она поняла быстро, и не стала откладывать в дальний ящик.

— Они поэтому приехали?

— Скорее всего, да… Я даже сразу не сообразил. Не мог понять, что это, вдруг, торкнуло…

— Ну, Денис, их можно понять…

— Вика, черт! Откуда ты взялась, такая понятливая?! Хоть бы для приличия повозмущалась, что ли… Тут все против её интересов, а она понимает… Меня сейчас совесть должна сожрать?

Этот всплеск был вызван, скорее, удивлением: не такой реакции ждал. Думал, что будут слезы, претензии, жалобы, требования быстрее все решить… А здесь… Каким‑то равнодушием отдавало. Он понимал, что неправ, что нужно радоваться… Но… Вдруг, она послушает его, посочувствует, а потом пошлет, к чертовой бабушке? И тоже будет права.

Вика и здесь отреагировала не так, как должна была:

— А что ты хочешь? Чтобы я тебе тоже закатила истерику? Начала тянуть и канючить? Давить на тебя? Я думаю, что этого тебе и дома достаточно. Я за неделю узнала о тебе больше, чем за месяц общения. Почти ежедневного. И этому рада. Пока что я верю тебе, Денис. — Очень устало. И очень непохоже на молодую, наивную девочку, которой так долго казалась. — Пока что… А дальше — посмотрим… Может быть, и у тебя все изменится. Какой смысл сейчас вперед заглядывать?

Денис не нашел, что ответить. Нечего было сказать…

Просто прижал подбородок к её макушке, еще крепче обнял и дышал с ней одним воздухом. Аромат её вспоминал, руки вновь обретали горячую нежность её кожи на пояснице, на спине, на глубоком изгибе талии. Свитер очень мешал ему, но смелости и наглости, чтобы стянуть, не хватало. Не время и не место, и не то настроение, чтобы — вот так.

Во всяком случае, голова еще соображала, спасибо грузу невеселых мыслей…

А Вика все сильнее прижималась к его груди, будто опасаясь оставить меж ними хоть капельку пространства, он просто физически ощущал, как ей не хватало прикосновений. И не хотел начинать, опасаясь сорваться.

Она сдалась первой:

— Денис… Поцелуй меня, а? Если уж приехал, и уже целовал… И обещал, между прочим… — Так жалобно. Разве можно устоять?

Он знал, что соскучился по ней. Умом знал, и сердце тосковало, и тело требовало — её, никого другого. Но только сейчас понял, как сильно скучал. До того, что страшно было сжимать ладони — чтобы не раздавить, и сложно не оторвать губы — чтобы не задохнулась, и с такой силой зарывались пальцы в волосы, что её шея безвольно гнулась, не выдерживая. Её дрожь, проснувшаяся при первом же поцелуе, сводила с ума, а он боялся, что сейчас сорвется и сделает больно, и держался, держал себя до последнего, с какою‑то глупой надеждой, что еще сможет, справится, лишнего себе не позволит…

Лишь терся щекой о её кожу, зная, что царапает грубой щетиной, не имея сил прекратить эту ласку. Вика не оставила ему шансов. Сама стянула этот невозможно мешавший свитер, сама расстегнула его рубашку… Прильнула всем телом — к его, такая горячая, невыносимо нежная, и до безумия сладкая. И тогда он еще держал себя в узде, нервно и старательно пытаясь думать о чем‑нибудь… о чем угодно, только не о том, что сейчас просто необходимо было сделать. Лишь вдавил её в себя, еще крепче, чтобы не осталось и миллиметра, и застыл, впитывая ощущение близости. Такой неожиданной и невероятной.

— Вика… — Полустон — полувздох… — Вик… Что же ты творишь, маленькая… Не здесь же…

— Здесь, Денис, здесь и сейчас… Когда еще? — Всегда такая сдержанная, редко берущая на себя инициативу, она словно с цепи сорвалась, затягивая в водоворот безумства…

Сама притянула его голову к груди, застыла от первого касания губ, задохнулась, выгнулась…

Потянула с плеч рубашку, в волосы зарылась пальцами, перебирая нервно, местами царапая..

Раньше ему казалось, что салон — просторный, и места в нем — до хрена… А теперь стало тесно, джинсы не поддавались, и развернуться негде, чтобы их снять… И с себя, и с девушки…