Занимательная геометрия (СИ) - Страница 47

Стоило наткнуться на его взгляд — выжидающе — оценивающий, ни черта не равнодушный, как она надеялась — и вся уверенность в своей правоте и невинности исчезала, таяла, как легкий дымок от сожженной листвы по осени…

Потому что ей очень хотелось не прятать глаза, а посмотреть в ответ — точно так же, оценивающе, с ожиданием и вопросом: " Ну, и что дальше?".

И страшилась признаться сама себе, что вопрос этот выедал нутро, плавил, будто щелочью… В ней просыпалось что‑то, неизвестное даже ей самой, то, что пугало до дрожи в коленках…

Казалось, что в ней снова может проснуться та глупая девочка, влюбленная, словно кошка, готовая ластиться и все прощать объекту своей влюбленности. Только за то, что он "правильно" на неё посмотрел. Дэн казался ей слишком похожим на первую дурацкую любовь — на Андрея. Такой же нагловато — самоуверенный пофигист, коллекционирующий женские души походя, не задумываясь… Она прекрасно запомнила и засосы на шее после поездки "по делам", и фразу о том, что женат. Пополнять коллекцию не хотелось. А о том, что уже попала в нее, Вера думать отказывалась.

Раньше ей казалось, что слепая потребность в Андрее — от переизбытка юношеских гормонов, от желания привязать к себе яркого парня, получить от него все, что хотелось. Гормоны утихли, голова включилась — влюбленность прошла.

И больше к ней эти ощущения не возвращались. С Мишей все было по — другому, так, как ей казалось правильным: постель — продолжение отношений, а не их исток и причина. Не было буйства чувств, сводящих с ума, заставлявших творить глупости, не узнавая себя. Зато была нежность, внимательная и бережная, только от неё одной хотелось плакать и петь одновременно. Вера ни на что её не променяла бы… Так казалось…

Она до того привыкла жить с этим миром в душе, со спокойным знанием, что все в её жизни — так, как должно быть… А теперь выяснилось, что темные желания никуда не делись, что эмоции могут шкалить за самые крайние отметки — от яркого пламени до сурового минуса… Её ломало каждый раз, лишь стоило вспомнить эту треклятую ночь и горячее тело, что смогло разбудить упрятанную в самый темный закоулок чувственность. И каждый раз, поймав на себе взгляд Дениса, она не могла не вспомнить… А глаза, терзаемые преступным любопытством, пытались изучить, исподтишка, то, что в тот раз некогда было разглядывать: мощные, сильные плечи — ни одним пиджаком не спрячешь, крупные руки с длинными пальцами — чуткими, нервными, вечно играющими с какой‑то вещью… Иногда получалось незаметно рассмотреть смуглое лицо, словно раньше внимания не обращала, — твердый подбородок, с едва заметной ямочкой, чисто, до синевы, выбритые скулы, аккуратный прямой нос, виски, в которых тонкими нитками высвечивала первая седина, оттеняя смолистую чернь волос… Однажды рискнула — очень хотелось рассмотреть лоб, глаза, брови… Наткнулась на внимательный, слегка насмешливый взгляд… Больше не рисковала…

А потом, вечером, перебирая в памяти отрывки этих полу — взглядов, полунамеков, чувствовала себя последней дрянью… Потому что Миша не заслужил — того, чтобы она о другом думала и вспоминала. И выныривала в горячке из снов — не с ним…

Твердо была уверена: Михаил никогда не узнает о том, что с ней случилось здесь. Не от кого. Денис, однозначно, никогда не опустится до разборок с её мужчиной. Права на то не имеет никакого, да и ни к чему это… Но разве от этого легче?

Она сама, в своих собственных глазах, потеряла право честно смотреть в лицо самому дорогому человеку. Лишь недавно обрела твердую почву под ногами, и сама же её у себя и выбила.

Хуже всего, что ни с кем своими мучениями Вера поделиться не могла. Даже с Никой. Сомневалась, что подруга поддержит её настрой. Та могла, со своим кредо "лучше сделать и пожалеть…", убедить и черта окатиться святой водой… Что уж говорить про Веру…

Вот и сейчас, на этом дурацком совещании, она искренне старалась уловить смысл нудных фраз, что‑то записывала, запоминала… А все органы чувств, будто локаторы, были настроены только на одну волну… Исходящую от крупной фигуры, непринужденно умостившейся на углу стола… Прямо напротив Веры. И, что странно, девушка точно помнила: выбрала стул в углу, подальше от Дениса. Как он умудрился расположиться так, что каждый её нечаянный взгляд падал на него — абсолютно прямо?

Или она выдумала себе невесть что, а шеф уже и забыть успел про маленькое приключение? И плевать хотел на маленькую, незаметную стажерку, посмевшую отказать его царскому хотению?

Девушка уже почти убедила себя в том, что дело обстоит именно так: Денис Игоревич о ней и думать забыл… В последний раз глянула на него, чтобы удостовериться, и обмерла: он подмигнул и еле заметно улыбнулся. Обдав жаркой волной лицо, шею, и даже уши…

Оставалось надеяться, что никто из сотрудников не заметил эти перемигивания…

Она отсидела, уткнувшись носом в блокнот, почти до конца собрания. Даже когда взял слово Денис, просто слушала, головы не поднимала, только вот — с очень большим трудом улавливала смысл. Голос шефа звучал таким глубоким баритоном, так обволакивал, что воспринимался как музыка — мелодия, без ненужных фраз.

Вера констатировала факт: все, вляпалась. Снова на те же грабли, и очень метко. Ручка инвентаря еще летит, приближаясь ко лбу, но уже и так известно: будет очень болеть. До темноты в глазах, до звездочек, до сотрясения и синяка.

Осталась одна надежда: может, получится увернуться на этот раз? Все‑таки, признаки замечены, предварительный диагноз есть… Может быть, это на ранних стадиях лечится?