Денис больше ничего не делал — только целовал и гладил, не позволяя рукам опуститься ниже линии воротника на её блузке, почти по — пионерски… А ей уже не хватало чего‑то еще, более смелого, в чем сама себе никогда не призналась бы..
Дэн с трудом соображал, что сейчас делает. Вернее, сам процесс сомнений не вызывал. А вот зачем и с какой целью он снова взялся за соблазнение девушки, он даже себе объяснить не взялся бы…
Приглашая на разговор в закрытом кабинете, он, четко помнил, собирался расставить все точки над "и". Объяснить, что не планирует домогаться до подчиненной против её воли. У него такой привычки никогда не было: если дама против, значит, и нам не нужно. Это и планировал донести. Возможно, немного в более мягкой форме. А потом уже планировал убедить, что Вике от него совершенно не нужно прятаться. ни к чему это. И нормальной работе мешает.
В общем, намерения были совершенно благие, правильные, джентльменские…
И какой черт его дернул задавать ей эти непонятные вопросы? Чего добивался? Зачем давил? Всего‑то и нужно было, что внести ясность в их отношения. А к чему пришли?
А пришли к тому, с чего и начали: Вика тает в его руках, и никакие попытки изобразить равнодушие сейчас не прокатывают. Стоило коснуться её кожи, вдохнуть запах — и его спокойствие тоже кануло в небытие. Да что там врать — намного раньше это случилось. Он только поймал её потерянный взгляд, только увидел, как нервно сжимаются пальчики, собирая в горсть непослушную ткань юбки, как только понял, что девушка не его боится, а саму себя — к чертям полетели все официальные доводы. А он ведь почти подготовил речь о дружбе, уважении и взаимопонимании. Пакт о ненападении готов был подписать. Ага. Хорошая параллель получалась…
Понимал, что некрасиво использовать свой опыт, чутье, умение против молодой, неискушенной девочки… И не мог себе в этом отказать. Хотелось напиться её чистотой, как водой родниковой в июльскую жару. И он упивался. Тем, как легко сдалась, не сопротивляясь, как реагировала на ласку умелых губ, как прижалась к нему, без всякого давления со стороны, как обмякла, с трудом удерживаясь на ногах… И почти висела, цепляясь тонкими пальцами за ткань пиджака. А он не хотел ей сейчас помогать. Зачем‑то, было нужно, чтобы обняла сама. И не так, как тогда, ночью, в полусне, а вполне сознательно…
Он по — тихому выпрямлялся, радостно чувствуя, как Вика тянется вслед за его губами, как привстает на цыпочки, чтобы не оторваться, даже на миг… Глупая, не понимала, что он этому случиться не даст — самому было страшно, боязно сделать даже свободный вдох. И дураку ясно — дай девчонке хоть пару секунд, чтобы опомниться, и — поминай как звали. По роже заедет или сбежит. Или и то, и другое, в произвольном порядке… Ни один вариант не устроил бы…
И он, таки, дождался: прерывисто всхлипнув, Вика покачнулась, не открывая глаз, вцепилась в его рубашку, царапнув ноготками сквозь ткань, скорее всего, нечаянно… А он подобрался весь, как перед прыжком, одной рукой перехватил за талию, прижал, вторая — придерживала затылок девушки, не позволяя шелохнуться… Всего один шаг — и надежной опорой им служит стена кабинета, давая простор неуёмным рукам, словно с цепи сорвавшимся…
— Денис Игоревич, я вам распечатки на завтра принесла… Ой, простите…
Черт бы подрал эту зловредную тётку — секретаря! Ведь ни разу ещё, за все время, она не заглядывала к нему по вечерам без приглашения… Любопытство, наверное, бедную извело… Интересно, без стука вломилась, или они не услышали, увлеченные важным делом?
Дэн устало уперся лбом в стену, над плечом девушки… Накуролесил, мать его так… Теперь еще утешать, из‑за того, что их кто‑то видел…
Вика стояла, замерев, будто окаменела. Кажется, даже ресницы не дрожали.
Денис, постепенно успокаивая дыхание, внимательно наблюдал.
Вот брови нахмурились, нервно сглотнула, дернула головой… В то же время, глаза распахнулись, а ладошки уперлись в грудь, в безнадежной попытке отодвинуться…
Ему показалось, или в глазах что‑то заблестело, предательски похожее на влагу?
— Тшш… Тихо, тихо… Успокойся, Вика… Не нервничай… Сейчас разберемся со всем… — Он обнял её, уже совершенно иначе, поцеловал в висок, в глаза, в кончик носа — пытался, таким образом, показать свою поддержку и заботу… Получалось плохо, видимо: девушка норовила отодвинуться подальше, уворачивалась от его губ…
Пришлось просто прижать её голову к груди, покачать, убаюкивая, как ребенка…
— Ну, давай, малыш, попробуем без истерики… Хорошо? Мы сейчас разберемся со всеми, никто тебя не обидит… Я не позволю, поверь…
Девушка вздрогнула, что‑то невнятно пробурчав, и затряслась — всем телом… Денис обеспокоенно отстранился, попробовал заглянуть в лицо, в страхе, что она рыдает — до нервного тика не переносил женских слез… Но она упорно пряталась на его груди, отказываясь смотреть прямо…
— Вика… Вик, ну… пожалуйста, успокойся… ну, скажи мне что‑нибудь… — Он не знал, что теперь делать — то ли держать её дальше покрепче, то ли бежать за стаканом с водой, чтобы отпаивать…
— Никто не обидит! Господи, да зачем еще кому‑то меня обижать, а?! — Неожиданно, подала голос. Давясь не от слез — от смеха. Дэн растерялся пуще прежнего… — Вы меня уже обидели! Вы, Денис Игоревич… Как с игрушкой обращаетесь… А я…
— Что ты несёшь, Вероника? Чем я тебя обидел, скажи? Что плохого сделал?
Он радовался, что не плачет, и боялся такой веселости — не здоровой, точно…
— А вы не понимаете, нет? — Вика сложила брови изумленным домиком. — Действительно, я же радоваться должна — меня одарили вниманием! И кто? Даже страшно подумать — сам Дмитриев! Страшный и могучий! Собственной персоной, а я выделываюсь… — Фразу она, почему‑то, закончила горьким шепотом…