Занимательная геометрия (СИ) - Страница 115

115

— Понятно.

— Да что тебе может быть понятно‑то?! — Дэн вспылил, еле удержался, чтобы не завопить. Как ему, счастливо и много лет женатому, довольному семьей и детьми, может быть что‑то ясно? Когда впору идти и посыпать голову пеплом, настойчиво и многократно?

— Что ты — придурок, Дэн. Ведешь себя, как маленький. С молодой девчухой не мог управиться. Эх, ты…

— Все, Палыч. Заканчивай. До связи. — Но трубку бросать не спешил.

— Ага. Съехал, подлец, с темы. Давай, держи в курсе ваших расследований. И обойдись без членовредительства, я настаиваю.

— Окей.

Вера помнила свой отъезд, будто в тумане. Не отложилось в памяти ни расставание с Таисией Павловной, ни дорога на вокзал, ни долгое ожидание отстающего от графика поезда. Разговор с Дэном остался, но какими‑то обрывками: его слова о прощении, о том, что приедет скоро, о чем‑то еще… Потом она долго сомневалась: что было на самом деле, а что она уже досочиняла. Ведь не раз представляла себе эту встречу — и до неё, и после. Представляла и надеялась, что не будет её. Слишком страшно было смотреть ему в глаза после… предательства? Слабости? Безрассудства? Она толком не знала, как свое возвращение к Мише назвать.

И было ли это возвращением, или прощальным аккордом в их песне — тоже не знала. Михаил вел себя, как ни в чем не бывало, окружал вниманием и заботой, так необходимыми ей сейчас, кормил с ложечки, на руках носил, практически, ни в чем и никогда не упрекая… И в поезде, всю дорогу, не оставлял её больше, чем на десять — пятнадцать минут. Во всяком случае, каждый раз, вырываясь из тяжкого, мутного сна, Вера встречала его внимательный, встревоженный взгляд.

Лишь одна четкая мысль преследовала на всем пути: с каждым перестуком колес, Денис оставался все дальше. И дальше, и дальше… Превращаясь в горьковато — сладкое воспоминание. Которое, тем не менее, никак не стиралось.

И эти нервные метания, будто маятник раскачивался между полюсами, больше всего вынимали душу: поверить, простить, ждать и надеяться, или простить и навсегда забыть?

Не давали покоя темные глаза, которые снились и мерещились, то с упреком, то с надеждой, то с обидой, то с мольбой о прощении и любовью. И память о том, как напоследок его руки касались её пальцев.

Мишу к себе, после того единственного раза, больше не подпускала. Болезнь оказалась очень удобным предлогом: жарко, холодно, тесно, душно, и невозможно, когда что‑то давит… Тот молчал, хмурился, но не требовал, не настаивал…

Весь этот бред воспаленного и измученного мозга вдруг показался мелочью и глупой выдумкой. Ровно в тот момент, когда Вера осознала себя стоящей у кабинета Палыча. Тогда она поняла, что все её пытки и метания — бред, не стоящий внимания и потраченного времени шефа. Как объяснить взрослому, серьезному, ответственному человеку, да еще и начальнику, что на неё нашло? Какая муха заставила бросить филиал, который в ней нуждался, и рвануть домой, никого не спрашивая?

Ей было стыдно и, впервые, по — настоящему страшно. Нет, не криков, угроз и оскорблений боялась, а того, что придется посмотреть в глаза человеку, в неё поверившему, и увидеть в них разочарование. Поняла, что не сможет сказать и слова, внутри все сковало холодом, и даже челюсти сжались с такой силой, что не смогла бы разжать для простого приветствия.

Помогла помощница шефа, Галочка, милая и приветливая, всем и всегда улыбающаяся девушка (не к месту вспомнилась вечно недовольная Лариса, но Вера с усилием отогнала эти мысли). Галя ободряюще подмигнула, и почти подтолкнула Веру к двери в кабинет:

— Давай, иди, не съест же он тебя, в самом деле.

Так проще оказалось сделать первый шаг. Который стал и последним. Зашла, прикрыла за собой дверь, да так и осталась на месте.

— Ну, заходи, Вероника. Что ты, как чужая, мнешься там? Хоть посмотреть на тебя, такую… смелую. Давно ж не виделись, а ты прячешься…

— Здравствуйте, Александр Павлович… — Выдавила с усилием. Но подойти смогла.

— И тебе не болеть. Присаживайся, давай, в ногах правды нет. — Шеф сверлил взглядом, но Вера понять не могла, что в его глазах крылось. Исподлобья смотрел, так, что неудобно вглядываться. — Что‑то бледненькая ты… Устала, не выспалась после каникул?

— Да нет, простыла… До конца не отошла.

— Ясно. Тогда выздоравливай скорее. — Он сделал внушительную паузу, во время которой девушка извелась, не зная куда спрятать глаза. — Рассказывай, как ты докатилась до жизни такой?

— Какой, Сан Палыч? — Вздохнула, чувствуя, что сил нет говорить загадками.

— Ну, такой вот… — Он перебрал, демонстративно, какие‑то бумаги. — Категорически отказывается она, уволиться хочет… А если, действительно, уволиться предложу?

— Ваше право, Александр Павлович. Скажете — уволюсь. Я же вам написала…

— Это всегда успеется. Так серьезно все? Если бы пару дней подумать, а потом решать, стала бы пороть горячку?

— Да. И это — не горячка. Я обо всем подумала, и много раз.

— Хм… И что же такого Денис натворил, что ты вот так категорична?

— А это важно?

— А сама как считаешь? От лучшего директора филиала сбегает один из самых перспективных работников… Тут впору огорчаться… То ли директор не такой и лучший, то ли с перспективным работником фигня какая‑то, и я облажался…

— Директор хороший, не сомневайтесь! — Это вырвалось без её желания. Сначала сказала, а потом пожалела.

Но было поздно: шеф услышал. Ухмыльнулся хитро…

— Даже, значит, так? — Вера лишь кивнула головой, нервно сглатывая. Осознавая, что выглядит совсем уж глупо…

— Хороший, говоришь, директор? Значит, это ты — плохая? Или я что‑то путаю?

115